Неточные совпадения
Влияние Грановского на университет и на все молодое поколение было огромно и пережило его; длинную светлую полосу оставил он по себе. Я с особенным умилением смотрю на книги, посвященные его памяти бывшими его студентами, на горячие, восторженные
строки об нем в их предисловиях, в журнальных статьях, на это юношески прекрасное желание
новый труд свой примкнуть к дружеской тени, коснуться, начиная речь, до его гроба, считать от него свою умственную генеалогию.
Спасибо тебе, милый друг Тони, за твои
строки: с удовольствием прочел твой рассказ, из которого вижу, что ты проводишь время с пользою и приятностию. Познакомь меня с
новым твоим наставником и уверь его, что я сердечно благодарен ему за все попечения об тебе. Ты должен стараться в этот последний год хорошенько приготовиться к экзамену, чтобы при поступлении в училище получить полные баллы.
Он щелкнул себя по левой щеке, и мы с
новым изумлением увидели, что и на ней мгновенно начали выступать печатные
строки, так что через минуту мы уже могли прочитать следующее курьезное объявление...
мысленно повторял я чудесные
строки и видел эти, очень знакомые мне, едва заметные тропы, видел таинственные следы, которыми примята трава, еще не стряхнувшая капель росы, тяжелых, как ртуть. Полнозвучные
строки стихов запоминались удивительно легко, украшая празднично все, о чем говорили они; это делало меня счастливым, жизнь мою — легкой и приятной, стихи звучали, как благовест
новой жизни. Какое это счастье — быть грамотным!
Правда, он был слишком строг, жесток в наказании виноватых, но справедлив в разборе вин и не ставил крестьянину всякого лыка в
строку; он позволял себе от времени до времени гульнуть, потешиться денек-другой, завернув куда-нибудь в сторонку, но хмель и буйство скоро слетали с него, как с гуся вода, и с
новой бодростию являлся он к своему делу.
Анна Михайловна отошла к окну и поспешно разорвала конверт. Письмо все состояло из десяти
строк, написанных Дашиной рукой: Дорушка поздравляла сестру с
новым годом, благодарила ее за деньги и, по русскому обычаю, желала ей с
новым годом
нового счастья. На сделанный когда-то Анной Михайловной вопрос: когда они думают возвратиться, Даша теперь коротко отвечала в post scriptum...
Итак, ушли года. Давно судьба и бурные лета разлучили меня с занесенным снегом флигелем. Что там теперь и кто? Я верю, что лучше. Здание выбелено, быть может, и белье
новое. Электричества-то, конечно, нет. Возможно, что сейчас, когда я пишу эти
строки, чья-нибудь юная голова склоняется к груди больного. Керосиновая лампа отбрасывает свет желтоватый на желтоватую кожу…
Я читал эти
строки, и
новое, радостное чувство понемногу овладевало мною.
Читатель может спросить нас: «Зачем мы ввели это пространное, утомительное и крайне не
новое рассуждение — в статью, которая должна трактовать о литературных мелочах прошлого года?» Затем, — ответим мы читателю, — что нам нужно было несколько общих положений для вывода, представляемого нами несколько
строк ниже.
Что ни
строка, то
новый горизонт.
Перепишу и вдруг увижу, что
строки к концу немножко клонятся, либо, переписывая, пропущу слово, либо кляксу посажу, либо рукавом смажу конец страницы — и кончено: этой книжки я уже любить не буду, это не книжка, а самая обыкновенная детская мазня. Лист вырывается, но книга с вырванным листом — гадкая книга, берется
новая (Асина или Андрюшина) десть — и терпеливо, неумело, огромной вышивальной иглой (другой у меня нет) шьется
новая книжка, в которую с
новым усердием: Прощай, свободная стихия!
…Мы все читали ваши стихи в “Северных Записках”… Это была такая радость. Когда видишь
новое имя, думаешь: еще стихи, вообще стихи, устное изложение чувств. И большею частью — чужих. Или слова — чужие. А тут сразу, с первой
строки — свое, сила. “Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!”… И это мы почувствовали — все.
Торопливые, неровные
строки говорили о моей
новой жизни, институте, подругах, о Нине.
— Ничего не стоят ни вопросы, ни явления… Например, вот я вешаюсь сейчас… По-твоему, это вопрос, событие; а по-моему, пять
строк петита — и больше ничего. И писать незачем. Околевали, околевают и будут околевать — ничего тут нет
нового… Все эти, брат, разнообразия, кипения, шипения очень уж однообразны… И самому писать тошно, да и читателя жалко: за что его, бедного, в меланхолию вгонять?
Невольно взглянул он на стену… При слабом свете ночника роковые имена несчастливцев, которых он в этой тюрьме сменил и которые уж исчезли с земли, выступили из полумрака и бросились к нему в глаза. Красноречивые надгробные надписи! Почему ж и ему не поставить себе такого ж памятника? Может быть, в его клеть придет скоро
новый жилец и станет также пробегать эти
строки. Он будет тогда не один, он окружит себя семейством былых товарищей и поведет с ними сердечную беседу.
Только что он начал выводить первую фигурную букву последней красной
строки, как в его комнату впорхнула Марья Петровна с
новым песенником в руках.
Роза поймала в глазах своего друга желание и спешила исполнить его; сходила в Дрезден, объявила невесте Паткуля, что несколько
строк ее руки утешат затворника, получила от нее письмо, несла несколько миль свинцовое бремя у сердца своего и эту
новую жертву положила к ногам своего кумира, чтобы в глазах его прочесть себе награду.